О чём написана «Сказка о золотом петушке» – последняя сказка Пушкина?

Как известно, отношения между Пушкиным и Николаем I были сложными и неоднозначными. С одной стороны, царь, ценя талант поэта, простил его связь с мятежными декабристами и даже по-своему опекал. Впрочем, «опека» была особенной — Николай I стал как бы «личным цензором» поэта.

При полицейских порядках в России неизвестно, смог ли бы Пушкин опубликовать многие свои творения, не будь царской опеки. С другой стороны — Николай I и был источником этих порядков, а находиться на «поводке» — пусть даже самого царя — претило свободолюбивой поэтической душе Пушкина. Поэтому его отношение к Николаю менялось в разные годы жизни.

К 1834 г. противостояние «царь — поэт» вновь стало напряженным. Николай I дал Пушкину придворное звание камер-юнкера, но поэт не оценил царской милости и счёл это назначение оскорбительным для своих лет (камер-юнкерами обычно назначали молодых людей). Пушкин возмущался, что царь «одел его в мундир, его, написавшего теперь повествование о бунте Пугачева и несколько новых русских сказок».

Это сейчас сказки Пушкина привычно считаются литературой для детей, а тогда такое никому бы и в голову не пришло. Пушкинские сказки адресовались взрослым и были, по сути, культурным новаторством — одними из первых литературных сказок, созданных в «народной манере».

В том же году из-под пера Пушкина выходит ещё одна сказка — «О золотом петушке» — которой суждено было стать последней в его творчестве.

Обстановка вокруг Пушкина во время её создания привела к тому, что «Золотой петушок» стал, наверное, самой обсуждаемой и спорной из всех сказок поэта.

Тема литературного первоисточника была фактически закрыта с публикацией в 1933 г. исследования А. Ахматовой «Последняя сказка Пушкина». В нём Ахматова вполне справедливо находит истоки сюжета в сборнике рассказов В. Ирвинга «Альгамбра», изданном в 1832 г. По духу и звучанию она весьма далека от «Золотого петушка», но многие сюжетные детали узнаются без труда. Итак… Повелителя Гранады, мавританского султана Абена Габуза донимают неожиданные военные набеги соседей. Помочь ему решить эту проблему вызывается старый арабский звездочёт и чернокнижник Ибрагим ибн Абу Аюб.

«- Узнай, о царь, что в Египте видел я некое диво, древнее изображение, созданное одной языческой жрицей. Есть город Борса, а над ним гора, и с той горы открывается долина великого Нила, а на горе стоит баран, на нем петух, скрепленные осью. И как стране грозит вторжение, так баран обращается мордой к неприятелю, а петух кричит; и жители города узнают об угрозе, и откуда она, и успевают от нее оборониться».

Правда, для султана звездочёт создаёт несколько другой механизм — магическую медную фигуру всадника с копьем — и водружает на башню. Во время опасности всадник опускает копьё и, подобно компасу, поворачивается в сторону, откуда совершится набег.

В той же башне находится и ещё один артефакт — столик с волшебными шахматными фигурками, благодаря которому султан, подобно вудуистскому жрецу, может наносить врагам урон, просто громя игрушечное войско.

За всё это удовольствие звездочёт требует в дар первое животное с поклажей, которое въедет в ворота дворца. Животным оказывается лошадь, а поклажей — захваченная у христиан готская принцесса. Абен Габуз отказывается отдать звездочёту обещанное, и тот предрекает царству султана великие несчастья. Позже, во время перепалки султана со звездочётом — последний проваливается под землю, захватив с собой и красавицу. По слухам, так они до сих пор и живут в подземных чертогах. «Компас», понятное дело, ломается, и султан до конца жизни страдает от вражеских соседей.

Что же делает с легендой Ирвинга Пушкин? Он отказывается и от фигурки всадника, и от фигурки барана, передав все сторожевые функции Золотому петушку, восседающему подобно флюгеру на спице (вспомним также «птицу-строфилуса» из забракованной поэтом сцены в «Сказке о рыбаке и рыбке»). К тому же петушок Пушкина больше напоминает живую волшебную птицу, нежели механизм.

По черновикам 1833 г. видно, что поэт начинал разрабатывать тему волшебных шахмат («Царь увидел пред собою Столик с шахматной доскою…»), но позже полностью от неё отказался.

Также, в отличие от Ирвинга, звездочёт Пушкина даже не успевает ничего потребовать, как царь вгорячах сам ему говорит: «Волю первую твою Я исполню, как мою». Плюс к этому вполне «дееспособный» Абу Аюб превратился у Пушкина в «скопца», что усиливает комичность его притязаний на восточную красавицу.

Что ты в голову забрал? Я, конечно, обещал, Но всему же есть граница. И зачем тебе девица?

Сама же девица у Пушкина — не готская принцесса, а восточная красавица — шамаханская царица. Считают, что сам эпитет «шамаханский» поэт почерпнул из сборника Кирши Данилова, и поначалу и звездочёта именовал «шамаханским мудрецом». Подобная отсылка могла быть не случайной, ведь именно в Шемаху — столицу Ширванского ханства, присоединенного к Российской империи в 1805 г. (сегодня Шемаха город в Азербайджане) — ссылали представителей секты скопцов.

«Сказка о Золотом петушке» была единственным произведением поэта, созданным им в последнюю Болдинскую осень в 1834 г. Предчувствуя нападки цензуры, Пушкин сам заменил некоторые строчки сказки: «Помолясь Илье пророку» на «Сам не зная, быть ли проку», а «Но с царями плохо вздорить» на «Но с иным накладно вздорить». Но и этого оказалось мало — изданный в 1835 г., «Золотой петушок» всё равно имел лакуны.

А. С. Пушкин, из дневника: «Ценсура не пропустила следующие стихи в сказке моей о золотом петушке: „Царствуй, лежа на боку“ и „Сказка ложь, да в ней намек, Добрым молодцам урок“. Времена Красовского возвратились. Никитенко глупее Бирукова».

Интересно, что бы сказал Пушкин, узнай он о трактовке «Петушка» более поздними критиками? Большинство из них (А. Ахматова, А. Слонимский) настаивали на том, что в образе «вероломного» царя Дадона скрыта сатира на Николая I. Некоторые даже считали, что страсть царя к шамаханской царице инспирирована слухами об обхаживании Николаем I жены Пушкина, а золотой петушок — пародия на двуглавого орла. Прочтение «Петушка», как скрытой политической сатиры, господствовало в советской критике, хотя были и возражения. Лично мне кажется наиболее верной позиция С. Бонди, который писал, что «на самом деле Пушкин написал шутливую сказку на тему об опасности, гибельности женских чар».

Прочитав сказку Пушкина внимательнее, мы увидим в ней не только иронию, но и сочувствие к Дадону. Это уже в опере Римского-Корсакова «Золотой петушок» царь превратится в трусливого и глупого лентяя, а у Пушкина всё не так:

Жил-был славный царь Дадон. Смолоду был грозен он И соседям то и дело Наносил обиды смело…

И хотя петушок и кричит «Царствуй, лежа на боку!», царь тут же просыпается и даёт отпор. А после того, как из похода не возвращаются двое его сыновей, сам идёт с ратью на их поиски. Сочувственно изображается и горе царя над убитыми сыновьями, благодаря чему сила женских чар шамаханской царицы становится особенно выразительной («И забыл он перед ней Смерть обоих сыновей…»). Именно бессмысленная страсть, заставляющая царя влюбиться в губительницу его детей, а скопца возжелать женщину, приводит к гибели обоих. Они скорее жертвы дурмана, нежели отрицательные персонажи, а Золотой Петушок не столько мстит, сколько разрушает эти чары — пусть и жестоким способом. Смех же девицы в момент убийства скопца делает её образ уже по-настоящему демоническим.

Исходя из вышесказанного, по моему, ясно, что «намёк» и «урок добрым молодцам» вовсе не в том, чтобы не спорить с царями, а в том, чтобы не терять голову от женских чар. Вот почему поэт так возмущался «глупостью» цензоров.

На «Золотом петушке» сказочное творчество Пушкина закончилось. Через три года он погибнет на дуэли, причиной которой по иронии судьбы станет именно женщина…

Его же сказки, несмотря на первоисточники, критику и споры, давно уже стали истинно русским явлением, потому что были, прежде всего, рождены из любви поэта к своей родине, своему народу, его культуре и языку. Как бы ни были извилисты творческие пути поэта, как бы ни делили Пушкина между собой западники и славянофилы, в итоге он стал настоящим выразителем русского народного духа. Духа, который при своей открытости мировой культуре всегда сохраняет неповторимую уникальность. Как верно сказал ещё Т. Шевченко: «Учітесь, читайте, І чужому научайтесь, Й свого не цурайтесь»…